Медицинская служба ФСИН
Проблемы оказания
медицинской помощи, значимые для соблюдения
запрета пыток и жестокого обращения
«Уже нечего бояться»
Текст: Ксения Гагай, фонд «Общественный вердикт»
Десятого марта в Заволжском районном суде Ярославля, где судят бывших сотрудников ИК-7 Сардора Зиябова и Дмитрия Никитенко, допрашивали потерпевших. Один из них – 28-летний Алексей Николаев.
Алексей – пока единственный бывший заключенный ИК-1, который признан потерпевшим, несмотря на отсутствия видеоподтверждений. Он ни разу не попал в кадры видеозаписи избиений.
Уголовное дело было возбуждено по следам массового избиения заключенных в ИК-1 во время обыска в 2016 году, в том числе и на основе жалобы Алексея в прокуратуру. Именно Зиябов избил тогда Николаева мокрой простыней, завязанной в узел, по спине, голове, ногам, пяткам. Никитенко бил заключенных ногами и резиновой палкой.
Алексей родился в Дудинке, самом северном международном порту. Там же работали его дед и бабушка. Потом семья переехала в Рыбинск. Алексей закончил лицей, стал автомехаником. Когда ему исполнилось 23 года, он попал в тюрьму за разбой. Как говорит сам, стал «поддуривать и расслабился», бросил работу, стал выпивать. Алексею дали три с половиной года. Он попал в ставшую печально известной ИК-1.
После допроса, на котором Алексей открыто и во всех подробностях рассказал суду, что именно ему пришлось пережить в ИК-1, он продолжил свой рассказ в интервью
– 162-я – это разбой. Какой у тебя был срок?
– Три с половиной года. Проблематично в городе Рыбинске с судимостью, просто никуда не берут на работу. Я хотел устроиться на завод «Сатурн» учеником – меня просто не пропустили. Хотя по закону и судимые тоже люди, все судимые.
– Но у тебя же погашена должна быть (судимость. – ред.), нет?
– Нет, она через десять лет только погасится после освобождения. Мне сказали: через десять лет моя судимость будет погашена, то есть нигде не будут показывать, что я судим. Я в процессуальном кодексе читал, что я не могу занимать какие-то должности…
– Можешь рассказать свою историю? Как это все с тобой случилось, как ты попал в тюрьму?
– Ну, как рассказать? Расскажу, как есть. Приехал в Рязань к брату, он учился в Высшем воздушно-десантном училище им. Маргелова (Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище имени генерала армии В.Ф. Маргелова – ред.). Брат говорит: зарплаты хорошие, грузчики по сорок тысяч зарабатывают. Я думаю: ну, пофиг, пойду поработаю грузчиком в Рязани, какая разница? Устроился, несколько недель отработал, мне заплатили деньги, я заплатил за жильё, потом на работе познакомился со своим подельником. Сначала он мне был друг, и мы с ним начали выпивать. Выпивали и не ходили на работу, нас уволили. Там без денег-то не посидишь. Мы придумали какой-то план нелепый, как через «Авито» можно отнимать у людей всякую технику и продавать её. Вот три раза отняли у людей, и всё, меня осудили на четыре с половиной года.
– А его тоже?
– Да, и подельника моего тоже осудили. Его осудили на два и десять, а меня на четыре с половиной. Я написал апелляционную жалобу, у нас степень вины одинаковая была и по одной статье, 162-й
– А почему у него меньше срок, чем у тебя?
– Он досудебщик, рассказал всё, как было.
– Рассказал, что ты виноват?
– Ну, да. Я на себя всё взял, думаю: ну, ладно, моё так моё.
– У тебя был адвокат или ты сам себя защищал?
– Ну, у меня был бесплатный адвокат, но я сам все бумаги подавал, времени много, читать можно было, никто в СИЗО-1 города Рязани со стороны сотрудников не приставал, не ущемлял прав. Они давали возможность через передачки получать материалы, всякие книги, в том числе по уголовным делам, по процессуальным, с этим проблем не было. Хочешь закон – вот книжка, учи, читай, пожалуйста. А вот в ИК-1 запрещали книги по уголовным делам, по процессуальным.
– А родители как отреагировали?
– Родители отнеслись очень… Начали меня судить строго, что я как бы в детстве не слушался, и в 18 лет меня привлекали по уголовным делам. Меня в 18 лет привлекли, я потом противоправных действий никаких не совершал, и вот в 15-м году я сорвался.
– Родители в Рыбинске живут?
– Да, мама живёт в Рыбинске, и отчим. Они вместе живут.
– Ты говорил, у тебя была жена, есть ребёнок?
– Жена покончила с собой. Опекунство над сыном взяла мама. У бывшей супруги ещё после нашего развода есть внебрачная дочь, мы её тоже забрали.
– Ты где-то учился после школы?
– После школы я пошёл в лицей, учился на автомеханика, не закончил, не понравилось в мазуте копаться. В ИК-1 выучился на плотника ещё. Мне нравится изобразительное искусство, рисование и резьба по дереву. В принципе, чем весь срок и занимался. Я делал эскизы для резьбы по дереву и рисовал. Много чего делал.
– На допросе ты рассказывал, что у тебя отняли все вещи, в том числе и рисунки, когда приехал в ИК-1?
– Да, у меня была папка с рисунками, блин, мне так её жалко! Пока 13 месяцев был в СИЗО, я делал зарисовки всякие, просто портреты людей рисовал, которые меня окружали, вообще рисунки делал. Со мной сидели и убийцы, разные люди. Я рисовал их портреты после приговора, когда они возвращались обратно в СИЗО… И когда я приехал в ИК-1 города Ярославля, у меня их просто забрали и порвали.
У меня была сумка с собой, у меня там были вещи: чёрный спортивный костюм, чёрные кроссовки, то есть всё то, что положено иметь осужденному. И всё, у меня всё забрали, у меня оставили только трусики, носочки и маечку, всё остальное у меня забрали и не вернули, даже после окончания срока.
– И в колонии удалось заниматься любимым делом, рисовать?
– Да, я работал в клубе. Только там можно было спрятаться от сотрудников.
В первый мой день, когда я зашёл в отряд, меня отвели к человеку, он вёл внутренние бытовые дела по отряду, и он мне сказал: «Чем хочешь заниматься? Вообще какие у тебя планы на будущее?». Я ему сказал, что у меня есть талант небольшой, могу рисовать и очень хочу научиться резьбе по дереву. Он мне посоветовал обратиться к Денису Ионеско, хорошему человеку. Говорит, давно его знает, говорит, хороший дядька. Я к нему пришёл, он на меня посмотрел, мы с ним пообщались, и он мне помог. Он всем помогал, доброй души человек. Я с ним общался два года и один месяц, и за этот период он помимо меня ещё не одному десятку людей помог. И документы собирал, и выбивал положенное, те же свидания длительные, потому что народу много, если есть положенное раз в несколько месяцев длительное свидание, люди его получали. А так – всё продавалось, всё за деньги. Комнатка свидания три тысячи рублей стоила.
Когда я вышел, самый первый человек, кого я на воле увидел, это вот Денис Ионеско. Он меня с Ярославля встретил, отвёз к себе домой, накормил, купил мне вещи и отвёз домой к маме.
Из допроса Алексея Николаева десятого марта 2020 года в Заволжском суде.
Прокурор – Николаеву:
– Вы впервые присутствовали в ходе проведения такого общего обыска (режимный обыск в ИК-1 в ноябре 2016 года с участием спецназа ФСИН и сотрудников других колоний, во время которого многих заключенных жестоко избили – прим.ред.)
– Такого – да. Такого – в первый раз. Раньше я находился в Рязанском СИЗО, там такого и в помине не было, и заключённые себя ведут хорошо, и сотрудники тоже. «Будьте любезны, руки за спину!» Руки за спину поставил и спокойно пошёл, никто не оскорбляет, не пинает и руки не распускает.
– А в ИК-1 противоположное, стало быть?
– Вообще всё. С самого начала, с первого же момента моего прибытия. Я прямо сразу понял, что это место, где нельзя оставаться.
– А что произошло в день прибытия?
– Мы где-то полчаса сидели, это август-месяц, день был очень жаркий. Нас больше часа держали в машине закрытой, то есть не открывали ни вытяжки, ни люки, а потом начали всех выпускать. Я, наверно, шёл седьмым или восьмым, там 24 человека было нас. Из 24-х человек где-то больше половины просто даже до земли не успели… спрыгнуть с машины, как их уже начали бить сбоку, с ноги, со стороны кабины. И я потом уже у других спрашивал. Это было как правило.
– Вам, наверно, очень досталось?
– Да, меня палками били, тащили по гравийке. Потом посадили на корточки, и мы ещё больше часа сидели все на корточках. Потом нас посчитали, огласили статьи. Заполнение бланков провели и поместили в камеры, где нас тоже неоднократно били, так били, что синяки неделями не сходили, прямо чёрные синяки. Ну, и после этого…
– А за что били?
– Зарядку не делали.
– Зарядку не делали?
– Да, не делали зарядку. Я сотруднику говорю: почему вы за одно и то же по нескольку раз бьёте? Ну, не сделал я зарядку, ну, избили меня. Потом опять приходит – то же самое опять: делай зарядку! Я говорю: нет, не буду, меня уже избили за зарядку, и они опять просят сделать зарядку и опять били.
– А почему вы не делали зарядку?
– А потому что меня били. Я специально не делал. Я как сначала приехал – я сразу же понял, что по УДО здесь вообще никак не выйдешь. Я спрашивал, они говорят: ну, там, один из десяти, максимум, выходит, и то за деньги. У меня сложилось такое впечатление, что тут не всё честно и не всё справедливо.
– А чем ты в клубе занимался, расскажи?
– Я рисовал. Плакаты для мероприятий на протяжении двух лет. Первый год, когда работал, сделал с запасом семь плакатов, ну, а второй год плакаты работали на меня. Чтобы время не тратить на эти плакаты, я сразу начинал две-три штуки одновременно рисовать.
– Ты в колонии получил еще плотницкое образование?
– Да, в ИК-1 научился. Там преподаватель Иван Иванович, он тоже бывший УФСИНовец, он меня увидел, я ему понравился, и он мне прямо с ходу сказал: всё, приходи, будешь учиться без проблем.
– Если бы не было у тебя этого срока, если бы все это не приключилось с тобой, ты бы как устроил свою жизнь?
– Вот если я бы не поехал в Рязань… Когда я поехал в Рязань, я бросил работу в Рыбинске. Я в лесу рубил срубы. Я полтора года в лесу прожил, потом мне надоело, захотелось какого-то большого города, людей рядом, и вот меня брат позвал: приезжай, говорит, в Рязань, грузчики по 40 тысяч зарабатывают. Я говорю: ну, ладно, поеду. Ну, действительно, мне за две недели 20 тысяч заплатили, то есть это не обман. Я отработал, а потом начал чуть-чуть поддуривать, расслабился, так сказать. И поплатился за это.
– Сколько тебе лет тогда было?
– 23 мне было. Пять лет почти прошло. В июне пять лет ровно будет, как у меня это всё началось.
По УДО меня не выпустили, я хотел написать, но мне сказали, что ни фига не прокатит, тебя не отпустят. На УДО отпускали, как я слышал, за деньги, 140 тысяч – один год. Ну, это, опять же, я только это слышал, мне никто не предлагал, потому что у меня на тот момент не было столько денег. Да, в принципе, и сейчас тоже. Но с нами сидели и ребята, которые в ботинках за 20 тысяч евро ходили.
– По экономическим статьям сидели?
– Ну, да. На самом деле, если посмотреть на срока – вот есть ребята, прислал кто-то ему оповещение в соцсети, спам: купите травки! Они пошли, купили травки, и им дали пять лет. А человек, допустим, который занимает какую-то должность, и у него есть возможность, и он крадёт полмиллиарда, и ему дают тоже пять лет. Одинаково. Только один-то сидит до конца, и УДО у него – никогда, а другой выходит, отсидев полсрока. Несправедливость.
– Скажи, тебе встречались люди, которые сидели за то, чего они не совершали?
– Вот по этому поводу я вам скажу, что больше половины говорят, что они сидят не по тому, что совершили, что их подставили. Но это все по большей части вранье.
– Ты так считаешь?
– Я так считаю, да. Потому что по человеку видно, на что он способен, а на что он не способен. Каждую неделю по 15, по 20 человек приезжают, и также по 15-20 человек в неделю освобождаются. И круговорот людей там очень большой. Со временем начинаешь разбираться даже просто по взгляду, что за человек.
– С тобой вместе сидели политзаключенные, осужденные по Болотному делу. Ты кого-то знаешь из них, Ивана Непомнящих, Дмитрия Ишевского? Как к ним относились?
– Я знаком с Ваней Непомнящих – это просто хороший, добрый парень, который всем помогал, отдавал всё, что у него было, он всё отдавал, всё раздавал постоянно. К нему подойдёшь: «Вань, есть конфетки к чаю?» – «Вот у меня чуть-чуть есть, ну, на, держи, если тебе нужней». Ну, и ему тоже никто ни в чём не отказывал. Он постоянно сидел в ШИЗО, и потом его в БУР закрыли.
Кстати, в лекциях для сотрудников отдела безопасности сказано, что такие как Иван Непомнящих, участники митинга на Болотной площади, именуются как «враги государства». Это у них в конспектах написано, которые они на учениях делают.
– Ты как увидел эти конспекты?
– Принёс человек и попросил переписать. Некоторые же не конспектируют, потом берут тетрадки и просят переписывать. Самим лень переписывать.
– То есть они просят заключённых это для них делать?
– Да.
– Ты очень четко и ясно говорил на допросе о круговой поруке в лагере, о вине начальства в пытках и издевательствах. Ты не боишься называть вещи своими именами?
– Да уже нет. Уже нечего бояться.
– К тебе не подходили родственники обвиняемых?
– Ко мне смысла нет подходить. Я бы тогда к судье подошёл, что ещё делать-то? Все думают, что за деньги можно всё купить, и свободу, и чужую волю. На самом деле, это не про меня. (Пауза) Но в целом мне на пользу пошло.
– Этот срок?
– Да, срок, даже вот такое отношение. Стал более спокойным, люблю дома один посидеть, послушать тишину даже.
– Как так получилось, что ты стал потерпевшим? Тебя же нет на видео, на основе которого возбуждено уголовное дело.
– Меня нет на видео.
– А как тогда так вышло?
– Изначально вышло видео, как избивают Макарова. Его показали по телевизору, после этого приехала прокуратура, московская, и начали опрашивать весь лагерь, прямо на протяжении нескольких дней, все полторы тысячи людей. Меньше ста человек написали заявление, сказали правду, из полутора тысяч. Вот и всё, начали разбираться. А потом всплыло видео обыска 29 ноября 16-го года.
Я не знаю, почему так получилось. Остальные, которых тоже били, но их нет на видео, наверное, просто отказались от дачи показаний. Некоторые арестанты посчитали, что писать жалобы – это стремно, неправильно. А на самом деле правда – о двух концах палка. Хочешь – пиши, хочешь – не пиши, никто тебя за это не убьёт. Справедливость должна быть.
– Как ты считаешь, благодаря чему удалось вывести наружу историю с избиениями в ИК-1?
– Только благодаря видео. После видео начали все шевелиться. А до этого нам даже просто не верили. Нас там даже сто человек встало бы и сказало — вот, нас избивают, – нам бы всё равно не поверили. Потому что мы люди третьего сорта, они так считают.
Жалобы-то были, их писали. Только как это всё разруливать? Заявление написал – тебе ещё на сто суток продлили ШИЗО. Отказался отдавать доклад (Обязанность дежурного по камере докладывать сотруднику колонии об обстановке в камере. Доклад делает в установленной форме: представление дежурного, номера камеры, число осужденных в камере, сколько из них на работе, больных, содержащихся в ЕПКТ, ШИЗО и т.д. (Подробнее) – всё, ещё пять суток. Через пять суток опять отказался давать доклад. Даже и не спрашивают этот доклад, просто пишут вот эти бумаги.
Я общался с человеком, который вхож в кабинеты. Он, будучи осужденным, имел доступ зайти в их кабинет и присутствовать среди сотрудников. Заключённый. Активист, его все называют «активист», кто хочет его обидеть «козлом» его называет. Ну, просто мужик и мужик, не более того. Вот этот мужик мне рассказал, что они смотрят эти видео как комедию и смеются. Что после работки они все вместе соберутся, чайки гоняют и пересматривают эти видеоролики.
– Которые они сами же записывают.
– Да. Уж не буду фамилию называть… один сотрудник сказал, что некоторые видео с регистраторов они просто удаляли, они могут удалить видео, и всё.
– Ты сам что думаешь о случившемся с Евгением Макаровым?
– Это жесть. Я такое никогда в жизни не видел, чтобы так на одного человека… Даже преступники, которые уже осуждены, они даже не позволяют себе такого отношения между собой, между заключёнными. Бывают такие моменты, когда кто-то конкретно накосячит, и за него, как в блатном мире принято называть, «спрашивают». Но «спрашивают» один раз, вот и всё. Побьют его, но всё равно живым оставят. И больше к этому вопросу не подходят. А здесь со стороны сотрудников систематически за одно и то же всё время спрашивают, спрашивают… Тяжело, морально тяжело там. Просто тяжело это осознавать, что попал в такую ситуацию, где просто тебе никто не может помочь, даже мама, папа не в силе что-то изменить. Вот и приходится… Слава богу, что всплыл этот видеофайл, и всё это открылось, потому что до этого и Макаров, насколько мне известно, писал заявление, приезжала проверка, и не было установлено факта избиения и издевательства над ним. И, на мой взгляд, это мало, 14 человек (подсудимые по делу Макарова. – Ред.), потому что от руководства, мне кажется, все знали, что происходит, даже от самого высокого до самого маленького чина, все знали, все молчали, все боялись сказать, друг друга прикрывали. Мне кажется, с оперативников вся вот эта канитель-то и начинается в лагере.
– Сейчас многие сотрудники сами оказались за решеткой.
– Они сидят там и смеются. Их это радует, им весело. Они, возможно, сейчас и беспомощны, но мысленно-то они не понимают, куда они попали. Я поначалу также сидел в СИЗО и не понимал всей картины происходящего.
– Скажи, действительно людей отправляли в ШИЗО (штрафной изолятор – ред.) за то, что, к примеру, верхняя пуговица не застёгнута, кровать не заправлена?
– Да, действительно. Более того, людей туда отправляют, и они там сидят по 100-180 суток. И на тот момент, когда я был в ШИЗО, ШИЗО и ПКТ (помещение камерного типа – ред.) не кушали.
Ели только хлебушек и чай, ну, изредка давали кисель. И вот три раза в день: четверть буханочки – завтрак, четверть – на обед и четверть – на ужин. Всё. Три четверти пайки, три четверти буханки хлеба на сутки.
Еще была история с пробитой посудой. Символ обиженных, опущенных. Кто ест из этой посуды, автоматически становится таким же. То есть это всё правда, это не выдумки. Если встретите ещё людей, которые побывали на ИК-1, они вам также скажут, что никогда кича (штрафной изолятор – ред.) не кушала. Я слышал, что более 25 лет не ели.
Я ни разу не видел, чтобы там были какие-то фрукты, ни разу не видел фрукты. Видел курицу, яйца, мясо 87-го года заморозки. Прямо полутуши 87-го года заморозки. Запасы, на туше печати были.
– Вы ели это?
– Все ели, да, все радовались и ели, потому что мясо дают. У меня кондейка (кладовка, каптерка – ред.), вот эта мастерская моя, находилась прямо над кухней, то есть я-то всё видел. Кто в столовой работает, я со всеми общался, даже неоднократно туда спускался вниз и смотрел, что там творится.
В колонии есть «президентский день», когда заключенному отдают на руки деньги за последний день, за проживание, за питание. То есть ты его не отсиживаешь, и за день этого содержания тебе отдают деньги. Мне дали две с лишним тысячи рублей. Я вот так посчитал, что за два года у меня просто украли много денег. Мне не давали фруктов, не давали масла, молока, яиц, ничего этого не давали. Давали чёрную капусту и вот это мясо, тушу. И курицу «спортивную», худую, с костями. Всё, больше ничего не давали. Это всё криминал.
– А от родственников, родителей доходили посылки?
– Да, родители присылали посылки, они доходили. Так как я ещё в клубе работал, мне хоть что-то ещё пропускали и не урезали, а так бывало, что некоторым из 20 килограмм 10 придёт. И лимит полностью закрывали, второй раз нельзя было докупить и вот эти 10 килограмм доложить.
– Скажи, насколько тяжело это всё снова вспоминать, сидя в зале суда?
– Ну, это моя жизнь, другой жизни у меня нету. Мне приходится вспоминать и отталкиваться от своего опыта жизненного, другого-то у меня нету.
Хотя раньше в день ещё не по одному разу вспоминал, что было. У меня знакомые всё время говорят: что ты всё вспоминаешь, это уже было, прошло… А я говорю: у меня-то это было, у меня это прошло, но в душе-то у меня всё осталось. Оно никуда не делось.
– Ты говоришь, что ходил к психологу в Рязани. Это в СИЗО был психолог?
– Да, там два психолога было.
– Как-то это помогало тебе?
– Да, морально помогало. Во-первых, они были противоположного пола. Просто немножко отвлекался от того, что кругом одни мужики.
– Ну, да, понимаю, конечно. А в ИК-1 ничего такого не было?
– Какой психолог! Там, чтобы к медику-то попасть на приём, надо ещё постараться! Да и попадёшь ты к нему – толку-то от этого никакого.
– Вообще, были сотрудники, с которыми складывались нормальные, неконфликтные отношения? – Да, конечно, были, кто попроще, которые ходили там, просто открывали локальные участки (зона, где расположены общежития заключённых – ред.). Им было вообще по барабану, что там происходит. Пришёл, свой день отработал, свои сутки, и ушёл домой. Через двое суток обратно вернулся. Его увидишь, улыбнёшься ему, скажешь: «Здравствуйте», – и всё.
– И он тебе так же отвечает?
– Он тебе так же отвечает. Но после того, как видео обнародовали, отношение к заключённым стало гораздо лучше, сразу, просто день и ночь. После ночи день наступил.
– А как ты думаешь, что может помочь человеку, вышедшему из тюрьмы, быстрее вернуться к нормальной жизни?
– Ну, я скажу, что больше половины, кто туда попали, они сами туда попали, специально, и они хотят этой нормальной жизни. И многие себя чувствуют в исправительной колонии гораздо лучше, чем на воле. Не от хорошей жизни они туда попадают. То есть надо задумываться: не что сделать, чтобы заключённым было хорошо, а что сделать такого, чтобы заключённые, то есть люди, не попадали туда.
Другие материалы:
История Людмилы Строгалевой
Как осужденная, а потом правозащитники бились за ее жизнь, а врачи ФСИН — за ее смерть
Тюремная медицина: системная несостоятельность
История Ивана Зверева
Больница за решеткой
Трагическая история Артура Романова как иллюстрация проблем тюремной медицины
Кандалы будут применять ко всем, кто обвиняется в дискредитации российской армии?
Эксперты «Общественного вердикта» о перспективе применения наножников к подозреваемым
Вернуть заключенного в тюрьму
Что делать, если вашего родственника отправили на боевые действия в зону военного конфликта
На фоне СВО в России резко сократилось тюремное население
Развернутый комментарий директора «Общественного вердикта» Натальи Таубиной
Наручники или наножники? Нет, кандалы «Ажур»
Подзащитного фонда «Общественный вердикт», признанного потерпевшим по «Самарскому делу» о пытках, подбросе наркотиков и фальсификации доказательств, доставили в суд в кандалах. В практике дел фонда этот случай — первый и совершенно неожиданный. Рассказываем, могут ли вообще применяться кандалы в 21 веке, тем более к потерпевшим.
«Не имеет смысла» Допрос Артура Гукасяна в суде
Артур Гукасян, бывший заключенный ярославской ИК-1, сейчас выступает в роли свидетеля по одному из уголовных дел большого Ярославского процесса (ССЫЛКА на текст в рубрике «Материалы» «Список дел Ярославского процесса»). Дело возбудили по следам массового избиения заключенных в колонии во время обыска в 2016 году. Гукасян признан потерпевшим. Обвиняемыми по делу проходят бывшие сотрудники ИК-8 Сардор Зиябов и Дмитрий Никитенко, один из них избивал заключенных резиновой палкой в коридоре штрафного изолятора, другой же – наказывал их, избивая мокрой простыней по спине ногам и голове в классе воспитательной работы.
Макаров
Так бывает, ты живешь, живешь себе, любимый мамой и бабушкой, папой (если есть), ходишь в садик, получаешь подарки на день рождения, в школу ходишь, дерешься с мальчишками, хватаешь двойки и пятерки, выкуриваешь первую сигарету, подглядываешь за девчонками в раздевалке, идешь на первое свидание, зубришь «пифагоровы штаны», хулиганишь на уроках и стройках, дискотека, выпускной, пьяная драка, ты не помнишь себя…Ты в тюрьме, тебе 17. Жизнь только начинается.